Интервью с ученым: Владимир Решетов

ФИО: Решетов Владимир Николаевич

Место работы: Институт лазерных и плазменных технологий НИЯУ МИФИ, профессор кафедры электронных измерительных систем; НИУ МФТИ, профессор кафедры физики и химии наноструктур; доктор физико-математических наук; ведущий научный сотрудник ФГБНУ ТИСНУМ

В детстве, да и попозже, на Физтехе, я любил бегать босиком, гулять по лесу, купаться в речке, гонять собак, лазить по деревьям, колоть дрова, кататься на велосипеде, решать задачки, читать книжки и паять разные схемы — в общем, был нормальным мальчишкой, немного увлекающимся техникой. Каждое лето я проводил в деревне, отдыхая на свежем воздухе и помогая пасти индюков и полоть грядки, регулярно ездил в пионерские лагеря и летние физмат-школы. Ничего такого особенного, предвещавшего светлое будущее, в детстве не наблюдалось класса до восьмого-девятого. Я учился в обычной восьмилетней школе города Рославля Смоленской области, побеждал на городских олимпиадах по математике, физике и химии, ездил по всем трем предметам на областные и даже на Всероссийскую олимпиаду по физике, смотрел «Очевидное — невероятное», читал не только альманах «Хочу все знать!» и научную фантастику, но и более серьезные книжки по физике и математике.

"Ничего такого особенного, предвещавшего светлое будущее, в детстве не наблюдалось класса до восьмого-девятого."

Забавно, но, видимо, именно радиолюбительство было тем звеном, которое связало желание делать что-то реальное своими руками с любовью к чтению книг и решению задачек по физике и математике. Учителя и родители активно поддерживали увлечение точными науками, а ЗФТШ (Заочная физико-техническая школа МФТИ. — Прим. ред.) окончательно закрепила желание понять, как устроен мир, почему ездят машины и крутятся электродвигатели. Примерно в это время пришло понимание, что победа на всесоюзной олимпиаде — это самый простой путь на Физтех. Отличником я никогда не был, и написать без приемлемого числа ошибок вступительное сочинение было абсолютно нереально. Русский язык в плане правописания и пунктуации хромает у меня по сей день, хотя позади уже не один миллион знаков опубликованных текстов.

"Я родился в обычной рабоче-крестьянской семье, и мы с сестрой были первыми в роду, кто получил высшее образование и защитил диссертации."

Все мы родом из детства, поэтому, конечно, школьные увлечения и прочитанные книги никуда не делись и во многом определили мою дальнейшую судьбу. Я родился в обычной рабоче-крестьянской семье, и мы с сестрой были первыми в роду, кто получил высшее образование и защитил диссертации. Мои родители имели техническое и медицинское образование, окончили техникум и училище. Как говаривала мама, «война и послевоенная разруха не позволили нам продолжить обучение, надо было идти трудиться и зарабатывать на жизнь». Отношение к технике, знаниям, учебе и книгам у них было сугубо положительное, и они всегда поощряли мой интерес к точным наукам.

Я никогда не ощущал какого-либо негативного отношения со стороны родственников к моим увлечениям химией и физикой. Напротив, все с удовольствием помогали и поддерживали мои занятия, снабжая реактивами и радиодеталями. В те годы, когда весь мир осваивал космос и строились атомные электростанции, заниматься наукой было естественно и престижно. Естественно, школьные учителя были довольны, что у них есть ученик, которого всегда можно вызвать к доске для решения сложной задачи и отправить на олимпиаду защищать честь школы.

В школе я учился с удовольствием. Мне нравилось большинство школьных предметов, особенно труд, математика и физика. Хуже всего было с русским и историей. Учителя удивлялись и не понимали, как так: мальчик много читает, неплохо соображает — и допускает уйму грубейших и глупейших ошибок в диктантах и сочинениях… Я этого не понимаю и сегодня и рад тому, что текстовые редакторы подчеркивают неправильно написанные слова и предлагают задуматься о местоположении запятых. Отшучиваясь по этому поводу, я порой говорю: «Это все неспроста так устроилось, это чтобы я не возгордился и не начал считать себя самым умным…»

"Учителя удивлялись и не понимали, как так: мальчик много читает, неплохо соображает — и допускает уйму грубейших и глупейших ошибок в диктантах и сочинениях…"

Однажды на вечере встречи выпускников я поблагодарил своих школьных учителей за то, что они не мешали мне заниматься физикой и математикой, оставляя одного в учебных кабинетах и разрешая играться с приборами и изучать специальную литературу. Наверное, я был не прав, как мне объяснил мой товарищ по общежитию, и мог этими словами обидеть моих учителей, намекнув, что я, мол, всему научился сам. Но я надеюсь, что они меня правильно поняли, ведь я этими словами хотел сказать, что они не только помогали мне учиться и подсказывали верный путь, они учили меня самому главному — самостоятельности и смелости в постановке эксперимента и выборе предмета и метода исследования.

Завершал свое среднее образование я уже в Москве, в Колмогоровском интернате. Учась в Рославле, я добрался до Всесоюзной олимпиады по физике и там меня как призера пригласили в ФМШ № 18 (Физико-математическая школа-интернат при Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова. —Прим. ред.). Год в «ежах» (так называли ребят, учившихся в 10 «Е» и 10 «Ж» классах) окончательно привязал меня к физике, сделал победителем всесоюзной олимпиады и открыл дорогу на международную олимпиаду и Физтех.

Решить, куда пойти учиться, когда тебя берут без экзаменов в любой вуз и на любой факультет, было непросто. И здесь решающую роль сыграли те два месяца сборов, которые команды по математике, физике и химии, едущие защищать честь СССР, проводили в компании лучших учителей России, единогласно голосовавших за Физтех. Эти два месяца интенсивных занятий физикой я не забуду никогда и считаю, что именно такой метод полного погружения наиболее эффективен для подготовки высококлассных специалистов в любой области.

"В те годы еще не было понятно, что хорошего, кроме дисплеев, можно сделать из жидких кристаллов."

Поступив в МФТИ, я сразу же попал в большую науку. Назвался груздем — полезай в кузов! Там все было по-настоящему и серьезно. И уже на первом курсе был вопрос по выбору на экзамене по физике, где надо было самостоятельно найти и решить интересную задачку, а потом защитить ее решение перед уважаемой комиссией. Благодаря базовой системе Физтеха уже на третьем курсе я попал в Акустический институт им. Н. Н. Андреева и занялся жидкими кристаллами. Именно там стартовала моя настоящая научная деятельность, сначала под руководством Ольги Александровны Капустиной, а позже, в аспирантуре, — Сергея Алексеевича Пикина из Института кристаллографии им. А. В. Шубникова. В те годы еще не было понятно, что хорошего, кроме дисплеев, можно сделать из жидких кристаллов. И это странное агрегатное состояние вещества, сочетающее в себе свойство текучести жидкости с анизотропией свойств твердого тела, изучали вдоль и поперек.

Моя кандидатская диссертация называлась «Акустически индуцируемые ориентационные явления в нематических жидких кристаллах» и, по сути, касалась анализа возможности создания гидрофонов, микрофонов, сейсмоприемников и прочих датчиков на жидких кристаллах. Полученные и защищенные результаты говорили о перспективности такого рода акустооптических преобразователей, но суровая правда технической реализации и военной приемки показала, что жидкие датчики не выдерживают конкуренции с твердыми волоконно-оптическими, и это направление использования жидких кристаллов не стало массовым. Сегодня уже ни у кого нет сомнений, что это замечательное агрегатное состояние лучше всего подходит для разного рода дисплеев, где в основном и используются эти продукты тонкого органического синтеза.

"Вскоре и в образовании кончились деньги, и пришлось искать дополнительную работу в не совсем научной области — научной журналистике."

Мой путь ученого был витиеватым, и, надеюсь, что еще не вся дорога пройдена. Молодые и самые продуктивные годы пришлись на перестройку, развал Советского Союза и последовавшие за этим годы безденежья… Вся НИР и ОКР в АКИНЕ (НИР — научно-исследовательская работа; ОКР — опытно-конструкторская работа; АКИН — Акустический институт им. академика Н.Н. Андреева. — Прим. ред.) начали резко сворачиваться, и жидкие кристаллы стали неинтересны новому государству. В те годы моя трудовая книжка переместилась в МИФИ, и наука стала немножко факультативной формой деятельности. Вскоре и в образовании кончились деньги, и пришлось искать дополнительную работу в не совсем научной области — научной журналистике. Сначала, в нулевые, работал в журналах Stereo & Video про акустическую аппаратуру и Mobil про сотовую связь, затем пять лет был научным редактором журнала «Вокруг света», и только после Мюнхенской речи В.В. Путина, когда в России начали потихоньку поддерживать науку и строить атомные реакторы на быстрых нейтронах, удалось вернуться в науку.

Все эти годы, охватившие конец XX и начало XXI веков, теплилась и потихоньку развивалась та тема, которая стала на сегодняшний день основным научным достижением — сканирующий зондовый микроскоп NanoScan. Началось это все как стартап группы молодых физтеховцев, нашедших бизнесмена, решившего заняться наукоемким бизнесом. Прибор был сделан и работал отлично, но бизнес — вещь своеобразная, и в итоге я продолжил внедрение этой разработки в государственном учреждении — Технологическом институте сверхтвердых и новых углеродных материалов.

Именно это направление исследований для меня стало основным в последующие и текущие годы и привело к защите докторской диссертации на тему «Физические основы и методы использования гибридных резонансных датчиков в сканирующей зондовой микроскопии и инструментальном индентировании». Эта работа была в последнее десятилетние щедро поддержана нашим государством и вышла на определенный уровень самоокупаемости, поскольку ФГБНУ ТИСНУМ (ФГБНУ «Технологический институт сверхтвердых и новых углеродных материалов». — Прим. ред.) сегодня производит и продает целую линейку приборов семейства NanoScan.

"И даже участвовал в телевизионном шоу «Экстрасенсы против ученых»."

Есть на моем научном пути и совсем сумасшедший участок: я хорошо известный в узких кругах борец с разного рода лженаучными теориями. И даже участвовал в телевизионном шоу «Экстрасенсы против ученых». Ученые, кстати, победили, хотя это было и непросто, а главное — противоречило замыслу продюсеров…

Перед шоу у нас брали блиц-интервью, и один из вопросов был посвящен смыслу жизни. Я на него ответил, что вижу смысл жизни в стяжании Царствия Небесного. На что мне сказали, что это понятно, а в чем смысл этой жизни? И мне пришлось повторить, что именно в этом, в приобретении того состояния духа, когда ты готов уподобиться Иисусу Христу, я вижу смысл своей жизни… Мне близки христианские ценности. Это удивительно, но за прошедшие после провозглашения Благой вести две тысячи лет очень мало что изменилось в плане того, что важно для человека.

Будущим ученым я бы прочел свое любимое стихотворение Федора Тютчева «Silentium!», и пусть сами думают, к чему бы это и зачем.

Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои —
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, —
Любуйся ими — и молчи.
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи, —
Питайся ими — и молчи.
Лишь жить в себе самом умей —
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи, —
Внимай их пенью — и молчи!..