Израиль Моисеевич Гельфанд (1913–2009). «Израиль Моисеевич был в какой-то степени визионер в математике».

Израиль Моисеевич Гельфанд (1913–2009). «Израиль Моисеевич был в какой-то степени визионер в математике».

Один из крупнейших математиков XX века, биолог, автор более 800 научных статей и около 30 монографий, основатель крупной научной школы, доктор физико-математических наук, профессор МГУ и Ратгерского университета, президент Московского математического общества, действительный член Академии наук.

Израиль Моисеевич Гельфанд — выдающийся, если не великий ученый, на мехмате руководил самым крупным семинаром всех времен и народов, сложный, порой противоречивый человек, который вызывал целый спектр эмоций — от восхищения до ненависти. Я не был учеником Израиля Моисеевича — лишь скромным посетителем его семинара. Поэтому не берусь характеризовать его как ученого и как человека. Я могу только привести несколько эпизодов из его жизни, свидетелем или участником которых был сам.

О поступлении в аспирантуру и знакомстве с Колмогоровым

Израиль Моисеевич Гельфанд поступил в аспирантуру Стекловского института, не имея даже школьного образования. Он окончил свою учебу в предпоследнем школьном классе, а потом самостоятельно изучал математику. Существует легенда, что Андрей Николаевич Колмогоров застал его в библиотеке и разговорился с ним, а результатом этого разговора стало то, что через некоторое время не окончившего среднюю школу Гельфанда приняли в аспирантуру Института Стеклова. Таким образом, изначально Израиль Моисеевич был учеником Андрея Николаевича, хотя разность в возрасте у них очень небольшая. Я считаю, что очень часто легенда лучше передает суть дела, чем перечисление реальных фактов.

Об аудитории 1408 и опозданиях

Семинар проходил на мехмате в аудитории 1408. Я начал его посещать в начале 70-х годов и продолжал быть его участником до 1989-го, когда Израиль Моисеевич уехал в Америку. Аудитория почти полностью заполнялась: на семинаре бывало около 120 участников. Они размещались определенным образом — каждый как бы знал свое место. Я, например, садился в самом конце аудитории, недалеко от выхода, чтобы не опоздать на последнюю электричку. Семинар официально начинался в семь часов, но Израиль Моисеевич вполне мог прийти с опозданием на полчаса или даже на 45 минут. При этом, если он приходил вовремя, а кто-нибудь опаздывал, он негодовал.

О школьнике Максиме


Израиль Гельфанд перед школьниками на математической олимпиаде. 1959 год

Характерный эпизод произошел в 1979 году с участием школьника Максима, ученика 10-го класса московской математической спецшколы (на семинаре было несколько таких умных школьников). В начале семинара доклад делал известный ученый, фамилию которого я не хочу называть. Он успел проговорить всего пять-шесть минут, но Гельфанд его резко прервал и сказал: то, что он делает, — полная ерунда, все нужно делать совсем не так, а по-другому. И объяснил, как это нужно делать, явным образом обращаясь к школьнику Максиму. Закончив это объяснение, он спросил школьника, понял ли тот, что он, Израиль Моисеевич, ему рассказал, и Максим скромно ответил, что понял. Тогда Гельфанд заявил, что на этом сегодняшний доклад кончается, а в следующий раз Максим Концевич расскажет всем, как на самом деле надо заниматься этим вопросом. И действительно, на следующем заседании Максим Концевич, ученик 10-го класса, сделал прекрасный доклад на эту тему. Конечно, в промежутке Максим успел побывать у Гельфанда дома и тот его вышколил, но тем не менее Максим понимал все то, что он тогда рассказывал.

Об обращении к докладчикам

Невежливое, а порой даже хамское отношение к докладчикам было, к сожалению, характерно для семинара Гельфанда. Израиль Моисеевич прежде всего не разрешал докладчикам как-либо комментировать то, что они рассказывают. То есть доклад должен был начинаться со строгих определений и формулировок теорем. Единственным человеком, который имел право комментировать происходящее, был сам Израиль Моисеевич, и он очень часто пользовался этим правом. Особенно мне было неприятно то, как Израиль Моисеевич систематически третировал Георгия Шилова — замечательного математика, глубоко интеллигентного и мягкого человека, соавтора самого Израиля Моисеевича во время его докладов.

Еще мне запомнилось выступление на семинаре Гельфанда известного американского математика российского происхождения Липмана Берса. Гельфанд вполне вежливо себя вел по отношению к Липману Берсу, разрешал тому комментировать собственные работы, выслушал его до конца, не вмешиваясь в рассказ, а после этого объяснил, что, конечно, это все очень интересно, но ясно, что профессор Берс все делает не так, как нужно, а нужно делать совсем по-другому, — и объяснил, как это следует делать. Но, разумеется, Израиль Моисеевич не все доклады комментировал отрицательно — бывали случаи и когда он просто воздерживался от комментариев, и когда хвалил докладчика.

О том, почему на семинаре Гельфанда собирались лучшие математики


Израиль Гельфанд в мантии доктора Оксфордского университета. 1973 год

Кажется противоречивым то обстоятельство, что человек, который так возмутительно вел себя по отношению к докладчикам, собирал огромную толпу лучших математиков, ходивших на его семинар. На самом деле причина совершенно объяснима. На этих семинарах было чрезвычайно интересно, и особенно интересны были комментарии самого Гельфанда. Очень часто прямо во время семинара он выдвигал новые математические идеи, которые позволяли дальше развивать тематику доклада. Очень часто он позволял себе отступления, выходящие за тему доклада.

Особенно мне запомнилось его длинное выступление, где он стал объяснять, что такое математика. Он объяснил, что математика состоит из алгебры, анализа, геометрии и топологии, но самая главная часть математики — это комбинаторика, наука, которая еще не существует. И действительно, следующие десятилетия показали, что комбинаторика, которая в тот момент была маргинальной наукой, связанной с арифметикой, стала центром математических наук. Если посмотреть на крупнейших математиков современности, то почти все их работы включают существенную комбинаторную часть.

О статьях и соавторстве с учениками

Важный инцидент в моей жизни, связанный с Гельфандом, произошел в начале 70-х. Был какой-то доклад, где обсуждались разные вопросы, связанные с алгеброй и алгебраической топологией. Когда доклад закончился, я вместе с моим другом и коллегой Дмитрием Фуксом подошел к освободившейся доске, и мы стали обсуждать возможную спектральную последовательность, которая решала бы одну из задач, поставленных докладчиком. Я стал писать на доске какие-то формулы, ко мне присоединился Митя, мы начали рассуждать о том, как построить и как вычислить эту спектральную последовательность, и не заметили, что к нам подошел Израиль Моисеевич и внимательно слушал, что мы говорили. Тут наступило время второго доклада. Израиль Моисеевич нас прервал и сказал: «Очень интересно. На следующей неделе принесите текст нашей совместной статьи на эту тему». Уже после окончания семинара мы с Митей обсудили этот вопрос и решили, что не нужно писать эту статью, потому что получающийся результат был на уровне студенческой курсовой работы — задача оказалась легкой и недостойной отдельной публикации. Характерно, что на следующей неделе Израиль Моисеевич не спросил, написали ли мы работу. Раз мы ничего ему не сказали, он понял, что мы решили ее не писать, и с этим согласился.

Тут стоит отметить, что многие говорят о том, что Израиль Моисеевич очень злоупотреблял написанием совместных работ. Я могу расставить точки над i. В начале своей математической карьеры Израиль Моисеевич, как правило, сначала предлагал тему совместной работы, потом вместе с другими участниками ее проделывал и окончательный текст полностью писал сам. Со временем он стал ограничиваться только начальной идеей и постепенно перестал писать окончательный текст. А в конце своей жизни он ставил себя соавтором работ, которые писали его ученики, иногда даже не читая саму работу. Это обобщение я привожу со слов одного из самых известных учеников Израиля Моисеевича, фамилию которого также не хочу называть.

О чуткости


Академик Израиль Гельфанд. 1970 год

Следующий эпизод, который касается меня в наибольшей степени, произошел в начале 70-х, когда Израиль Моисеевич пригласил меня и Дмитрия Борисовича Фукса на работу в его математико-биологическую лабораторию на биофаке. Я тогда отказался, а Митя принял это приглашение. Почему я отказался? Честно должен признать, что я испугался. И не Гельфанда, а себя самого. Я боялся, что, если Гельфанд начнет меня третировать так, как он третировал многих своих коллег и учеников, я не выдержу, и это приведет к конфликту, который закончится тем, что я хлопну дверью и уйду. Видимо, я зря это думал. Как я потом выяснил, Гельфанд был очень чутким человеком — он прекрасно чувствовал реакции окружающих его людей. К примеру, он никогда не хамил Саше Кириллову — своему самому известному ученику, понимая, что Саша тоже не выдержал бы такое отношение. Думаю, что если бы я пришел к нему на работу, он и ко мне относился бы с осторожностью. Так или иначе, на биофак я не перешел, о чем, кстати сказать, нисколько не жалею.

О помощи

В 1975 году я оказался без работы. На самом деле я работал и зарабатывал деньги переводами, но при этом не состоял ни на какой ставке, поэтому известный закон о тунеядстве можно было применить и ко мне. Разные люди пытались устроить меня на работу, и среди них оказался, к моему удивлению, Израиль Моисеевич. Он обратился к одному из своих учеников, директору известного академического института, и тот позвал меня на освободившуюся ставку. Я с радостью туда явился, но, когда дело дошло до отдела кадров, выяснилось, что ставка исчезла в неизвестность. Несколько позже, когда подобные инциденты повторились, я понял, что состою в каком-то черном списке КГБ, и поэтому устроить меня на работу в научном институте или в университете невозможно. Но я очень благодарен Израилю Моисеевичу, что он про меня вспомнил и не обиделся на то, что когда-то я не захотел прийти к нему на работу.

О попытке восстановить семинар в США


Израиль Гельфанд. 1982 год

В 1989 году Израиль Моисеевич уехал в США и стал профессором в Ратгерсе, где пытался восстановить свой семинар. Он прекрасно понимал, что его манера обращения с докладчиками совершенно невозможна в Соединенных Штатах. Тем не менее его попытки устроить в Америке такой же грандиозный семинар, как в Москве, полностью провалились — уж не знаю почему. Где-то в начале или середине 2000-х годов, когда я был в Америке, я выступил с докладом на этом семинаре, и это выступление произвело на меня очень грустное впечатление. Было очень мало народу, и сам Гельфанд был какой-то вялый — видимо, я не сумел его заинтересовать. Потом я вспоминал с грустью те героические времена, когда он так блистал на мехмате.

О визионерстве


Израиль Гельфанд. 1982 год

Израиль Моисеевич был в какой-то степени визионер в математике. Его собственные работы очень часто опережали время и были чрезвычайно разнообразны, относились к самым разным частям математики и не только математики. Несколько лет подряд его семинар был посвящен теоретической физике, которая благодаря его усилиям превратилась в то, что сегодня называют математической физикой. Наконец, Израиль Моисеевич занимался биологическими вопросами — и не только биологическими, но и медицинскими. Именно поэтому он создал математико-биологическую лабораторию на биофаке. То, что Израиль Моисеевич сделал в науке, пригодилось в самой математике, в физике, в биологии, но не имело, как ни странно, никаких прямых применений к непосредственным приложениям математики, в частности к приложениям к компьютерной науке. Особенно стоит выделить его замечательные работы по теории представлений, которые фактически составили чуть ли не основную главу теоретической физики в наши времена.

О школе

После себя Израиль Моисеевич оставил целую школу выдающихся математиков и физиков, каждый из которых эксплуатировал одну из сторон его математической деятельности. Учеников столь же универсального характера, как он сам, у него не было. Здесь он вполне сравним с Андреем Николаевичем Колмогоровым, у которого тоже была огромная научная школа, но каждый из его участников занимался лишь одной из многочисленных тем, которыми занимался сам Колмогоров.