В жанре литературоведческого детектива

Б.М.Сарнов.
Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев.
Книга для школьников и учителей.
М.: Текст, 2003

Эта книга известного литературоведа Бенедикта Сарнова родилась из сюжетов радиопередачи “По следам литературных героев”, которую он вел на Всесоюзном радио в течение многих лет. Цель сборника, в котором связующим началом выступают превратившиеся в литературных детективов Шерлок Холмс и доктор Ватсон, – в популярной форме рассказать школьникам и педагогам, что такое творческая лаборатория писателя, как соотносятся художественные образы и их реальные или литературные прототипы. От лица наивного читателя Сарнов задает вопрос: “Конечно, многие писатели, наверное, и понапридумывали обо всех этих персонажах своих книг. Но ведь что-то же, наверное, все-таки было? С кого-то же срисовывали они все эти портреты, как это делает портретист-живописец, когда рисует, как говорят в таких случаях, с натуры”. И тут же приводит знаменитое письмо Льва Толстого княгине Л.И.Волконской, где автор “Войны и мира” утверждал: “Андрей Болконский никто, как и всякое лицо романиста, а не писателя личностей или мемуаров. Я бы стыдился печататься, если бы весь мой труд состоял в том, чтобы списать портрет, разузнать, запомнить”. Но здесь же цитируется и другое письмо Толстого, из которого становится ясно, что у той же Наташи Ростовой был по крайней мере один вполне конкретный прототип – Т.А.Кузминская. Также на примере подготовительных материалов и черновых редакций “Капитанской дочки” Сарнов демонстрирует, что первоначально перебежавший к Пугачеву поручик Шванвич был прототипом того персонажа, которого в окончательном тексте мы знаем под именем Петра Гринева. И лишь в процессе создания повести Пушкин разделил этот образ на положительного Гринева и отрицательного Швабрина, которому и передал узнаваемые черты прототипа. Здесь не последнюю роль сыграли цензурные соображения, по которым опасно было делать нарушителя присяги положительным героем.

Еще мы узнаем из книги Сарнова, что главный герой драмы “Живой труп” имел вполне реального и гораздо менее симпатичного прототипа – горького пьяницу. Здесь на смену Холмсу и Ватсону приходят Автор и его скептически настроенный собеседник по имени Тугодум. Познакомимся мы и с литературным дедом Остапа Бендера, на которого впервые указал Дмитрий Лихачев. Это Джингль из диккенсовских “Посмертных записок председателя Пиквикского клуба”, перекочевавший в романы Ильфа и Петрова при посредничестве Аметистова – персонажа булгаковской “Зойкиной квартиры”. Как отмечает Сарнов, повторяя интересную, хотя и не бесспорную мысль Я.С.Лурье, “преступно было не использовать для нужд общества энергию Остапа Бендера… Об этом, в сущности, и написаны оба романа Ильфа и Петрова… В отличие от Штольца Остап – художественно полнокровен. А в отличие от Чичикова он – жулик не по призванию, а по несчастью… Жуликом его сделали обстоятельства, имя которым – социализм… Предпринимательство – это ведь тоже своего рода творчество… Романы Ильфа и Петрова, независимо от того, сознавали или не сознавали это они сами, наглядно и неопровержимо показывают нам, что социализм несет смерть не только искусству, но и всем видам и формам творчества”. По мнению автора книги, нетрадиционно следует взглянуть и на образ Обломова: “Жизненный идеал Обломова не так плох… Несчастье Обломова не в том, что идеал его жалок и убог, а в том, что для осуществления этого своего – вроде не такого уж недостижимого – идеала он тоже оказался непригоден… Трагическая вина Обломова в том, что он предал себя, зарыл в землю таланты, данные ему Богом, впал в ничтожество”.

Подавляющее большинство мыслей и наблюдений Бенедикта Сарнова верны и остроумны. Может быть, единственный недостаток связан с генезисом его этюдов. Первоначально они создавались для прочтения в радиоэфире, и при чтении текст воспринимается как многословный и чересчур разговорный. Да и Холмс с Ватсоном иногда смотрятся лишним довеском.