Т. Бонч-Осмоловская: два интервью для радио 'Голос России'

Эфир 1.

Говорит всемирная русская служба "Голоса России".

"СЛОВО И ДЕЛО".

Авторская программа Натальи Полторацкой.

Наталья Полторацкая: – Недавно меня пригласили на литературный вечер в Зверевский центр современного искусства, что неподалеку от метро Бауманской в Москве. Стояла прямо-таки не московская, а тропическая жара, всё плавилось, но люди, собравшиеся в зале, с большим интересом слушали молодую женщину. Она читала свои рассказы из цикла "Австралийский бестиарий".
Татьяна Бонч-Осмоловская живёт в Австралии, а работает в России. Теперь, в век больших скоростей и высоких технологий, это возможно. Её творчество, её судьба, её взгляд на жизнь, её слово и дело, которым она занимается, показались мне очень интересными, органичными и честными. Знакомьтесь, друзья, в нашей студии - Татьяна Бонч-Осмоловская.

Приветствую Вас, Татьяна.

Татьяна Бонч-Осмоловская: – Здравствуйте.

– Это довольно редкое явление – успеть пригласить и успеть встретиться с таким человеком, который запросто преодолевает половину земного шара в один конец, потом в другой.

– Да, это другой конец Земли. Австралия – это очень далеко.

ЧИТАЕТ ДИКТОР: Бонч-Осмоловская Татьяна Борисовна. Родилась в Крыму, училась в Москве, закончила Московский физико-технический институт, Французский университетский колледж, защитила диссертацию в Российском государственном гуманитарном университете. Филолог, кандидат филологических наук, специалист по западно-европейской литературе, традиционной риторике и экспериментальной литературе Европы и России. Татьяна Бонч-Осмоловская – мать троих детей. Четыре года назад ее семья переехала из Москвы в Сидней.

– Как вы там оказались?

– Это решение было трудно принять, и еще труднее было его осуществить. Но мы его приняли. И мы переехали.

– И как давно вы там, сколько вы там уже живёте?

– Собственно, мы переехали уже четыре года назад, но трудно сказать, что мы там живем, потому что я все время возвращаюсь в Россию, я здесь работаю.

– Ваша деятельность именно здесь родилась?

– Да, здесь она возникла и развивается, здесь она востребована.

– Вы филолог или Вы математик?

– У меня два высших образования. Первое - естественно-научное, я заканчивала физико-математическую школу, а потом Московский физико-технический институт, и на базе этого фундаментального образования всегда существовал интерес к литературному творчеству, к писательской деятельности, и в некий момент я поняла, что мне уже нужно получать образование в этой области и пошла учиться в Французский университетский колледж. Это очень интересное учебное заведение.

– Здесь, в Москве?

– Да, это при МГУ и, с другой стороны, при Сорбонне, то есть преподаватели прилетают из Парижа, читают лекции. Я изучала литературу и философию, так, как их изучают в европейских университетах, и нашла очень интересного писателя, очень интересное литературное направление, в котором совместились те течения, которые у нас обычно разделялись неким барьером. Если Вы помните, был такой давний спор о физиках и лириках.

– Да, примерно помню. Во всяком случае, знаю.

– Да, я тоже с детства помню песни и телевизионные передачи. Я была просто счастлива, когда поняла, что это не такое уж противоречие, а наоборот, можно их таким образом соединить, что это будет на пользу и литературе и даже иногда математике. Писатель Раймон Кено, это французский писатель середины ХХ века, как раз и показал, как великолепно это можно делать.

– Спасибо Вам, что Вы взяли в студию Ваш перевод книги Раймона Кено, и я должна сказать нашим радиослушателям, нашим уважаемым друзьям, что я ничего подобного в руках не держала, может быть, разве что видела, как дети иногда листают такие книжки с картинками.

– Вы абсолютно правы. Это очень сложная, изощренная форма, соединяющая основы комбинаторики и стихосложения, а произошла она именно из детской игры "собери фигуру", такой игры, в которой надо разрезать фигуру на три части: голова-живот-хвост, и комбинировать их. А когда соединяются эти части, получается некое новое животное!

– Татьяна, но можно ли такие компиляции, такие эксперименты производить над поэзией или прозой, вообще, над настоящей литературой? Что из этого получается? Не получается ли из этого некая математическая формула?

– Вы знаете, такое мнение есть, сейчас оно даже превалирует, но если мы посмотрим в истории литературы, то, как раз эта литература, литература традиции, литература формы, литературы игры имеет гораздо более глубокие корни. Вся европейская литература основывалась на правилах, риторических правилах, поэтических правилах. Начиная с Аристотеля, в течение многих веков создавались учебники поэтики, учебники риторики, и писатель, поэт должен был каким-то образом изучить эту традицию, работать в русле этой традиции. В средневековье проводились конкурсы на написание стихотворений на одну и ту же тему, на один и тот же зачин в русле этой и игровой, и очень традиционной литературы, и только последние, может быть, два века литература рассматривает творчество с другой точки зрения. А эта, математизированная риторика – скорее возвращение к давней традиции, к куда более глубокой истории литературы.

– А как теперь это соединить с реалиями жизни, насколько это вписывается вообще в современное мышление? Я понимаю, что есть мышление, которое предопределяет полную творческую свободу, импровизацию, так сказать – полет духа, и есть некое строгое следование правилам.

– Такое впечатление, что если люди и начинают со свободного полета духа, все равно потом оказывается, что они следуют каким-то правилам, но идут по этому пути вслепую, неосознанно.

– А если говорить не о слове, если говорить о неких формах и нормах жизни, все равно ведь человек приходит к правилам.

– Все равно человек вырабатывает правила. Но получается, что он учится на своих ошибках, находит что-то, бьется о какие-то углы. Или он изначально проходит некую школу, и его ведут постепенно. Он от простых вещей переходит к сложным, от изучения грамматики к поэтике, к собственным упражнениям, и уже к собственному творчеству.

– Вот теперь мне понятно, что Ваше творчество, то дело, которым Вы занимаетесь – это призыв к человечеству – все-таки как можно быстрее начать следовать правилам.

– Это абсолютно не исключает личный подход. Если мы посмотрим на такую самую жесткую, формальную игру, как, например, шахматы, то мы увидим, что, не смотря на то, что правила давно известны, поле определено, вариаций, которые может изобрести человек, исходя из этих правил, интересных комбинаций фигур, бесконечно много, они не исчерпаны за все эти тысячи лет. Фантазия и правила здесь соединяются в некий синтез. Это искусство стоит на двух ногах.

– Видимо, самое время что-либо предложить нашим радиослушателям из Вашего творческого опыта.

– Я прочту из австралийского бестиария.

"Опоссум".

В Австралии почти нет котов, а те, что есть – кастрируются ещё в младенчестве. На квартал в несколько десятков домов приходится одна-две затюканные особи, изредка выбирающиеся на улицу в малиновом ошейнике, неся на пушистой морде сомнение в экзистенциальности всего сущего, вплоть до собственной экзистенции. Кот, задающийся гамлетовскими вопросами, честно говоря, и не кот вовсе! Ну, чего можно ожидать от животного, в глаза не видевшего ни одной мыши, не принимавшего участия ни в одной полуночной спевке, не отстоявшего свой участок двора от наглого соседского самозванца, не добившегося благосклонности пушистой красавицы и не просачивавшегося сквозь запертую форточку от её разъярённого хозяина.

Томасу Элиоту, вздумай он бытописать кошек в Австралии, пришлось бы туго. Выкрутился б старик только взяв себе какое-нибудь кошачье имя и принявшись описывать опоссумов. Потому что этих зверей здесь хватает.

Опоссум – небольшое существо, размером где-то между кошкой и мышкой, с огромными фарами выразительных глаз, светящихся на узкой крысиной мордочке, с пушистым пирамидальным телом, расширяющимся к филейной части, и сильным хвостом, растущим из толстого кошачьего зада.

На эволюционном дереве видов опоссум занимает свою собственную нишу, расположенную на пересечении традиционно считавшихся непересекающимися ветвей кошки и мышки. Возникновение первых опоссумов затеряно в исторической неразберихе расходящихся континентов, наступлении вечных льдов и переселении видов. И слава богу. О некоторых моментах стыдно вспоминать даже кошкам.

Опоссум – животное ночное. Он отважен и нагл, как кот, он пролезает в любую дыру, как мышь, и оказавшись на вашей теплой кухне, начинает развлекаться от души.

Первым делом опоссум пытается узнать, есть ли в доме кот, и вдруг обнаружив несчастного, тут же предлагает ему поиграть в кошки-мышки. Пока обалдевшее животное, привыкшее к нравственным императивам и господству разумного, доброго и вечного, делает попытки разобраться в происходящем, опоссум опрокидывает пару кастрюль, сметает со стола вазу с цветами, разбрасывает соль по полу, сахар по потолку, а варенье – по стенам, и раздувается от счастья как пьяный дикобраз.

Когда вы, разбуженные этим бедламом, выскакиваете посреди ночи на кухню, старайтесь не кричать. Вы ведь интеллигентный человек, толерантный к проявлениям иного самосознания. А все, что вы тут обнаружите – ну что ж, небольшой беспорядок, несколько разбитых тарелок и немножко грязные стены. В общем-то, ничего страшного. Но вы хотите проявить строгость и сурово спрашиваете: "Пусик! Кто это натворил?" у мирно чавкающего у кошачьей миски зверя. Вот когда он повернет к вам свою узкую крысиную морду со светящимися прожекторами глаз и ухмыльнется во все сто сорок острых зубов – вот тогда кричите.

В следующие десять секунд, покрываемый сиреной вашего визга, опоссум успеет перевернуть холодильник, сожрав целиком его содержимое, уничтожить запасы круп и мучных изделий, частично распространив их по воздуху взрывоопасной пылью, сжаться и увеличиться в размере раза три, меняя внешний вид от голого новорожденного мышонка до пятнистой рыси с кисточками на ушах, пройтись колесом по системе водопроводных труб, вернуться за забытым ящиком с овощами, сломать обеденный стол, еще раз широко ухмыльнуться и, наконец, исчезнуть с ваших глаз. Можете закрывать рот.

Через некоторое время к вам вернется способность дышать, глотать и говорить. Вы приберете на кухне, почините водопровод и обзаведетесь новой мебелью. Вы даже обнаружите в одной из щелей в потолке своего кота. Но никогда уж ваша жизнь не будет прежней – безмятежной и уверенной в экзистенциальности всего сущего. Всякий раз, когда вы будете кормить своего Пусика, когда вы будете встречать его с прогулки, когда он, мурлыча, станет запрыгивать вам на руки, вы будете внимательно приглядываться – да полно, ты ли это, дорогой друг? Немудрено, что рано или поздно, и Пусик засомневается. А сомневающийся в себе кот – и не кот вовсе, а так, недоразумение какое-то. Вскоре вы смиритесь и с его пушистой пирамидальностью, и с крысиной ухмылкой, и с круглыми фарами глаз. Вы будете кормить и гладить его, и выпускать погулять в малиновом ошейнике с колокольчиком, и только крепко-накрепко запирать на ночь дверь в спальню, молясь в ночной тишине, чтоб он не пришел туда. Хотя бы туда.

Собственно, так и пополняется кошачья популяция в Австралии. А как вы думали, партеногенезом стерилизованных кошечек?

Кстати, опоссум – единственное сумчатое, обитающее за пределами зеленого континента. Так что в следующий раз, когда будете накладывать ужин своей пушистой красавице, присмотритесь внимательно, да полно, она ли это?..

***

– Кто, кроме наших радиослушателей и тех очень заинтересованных слушателей, которых я видела на Вашем вечере, еще читает эти Ваши работы?

– Со своими студентами я работаю с разными текстами, играми. Можем, например, с Вами сыграть ещё в одну игру...

– Серьёзно?

– Это текст, который мы создадим вместе с Вами, потому что он предполагает активное участие читателя или слушателя.

– Такой интерактивный эфир у нас получится.

– А что касается "Австралийского бестиария", он напечатан в сиднейском русскоязычном журнале "Австралийская мозаика", и еще в книге Мытько и Жвалевского "Приключения Порри Гаттера", изданной в издательстве "Время".

– Спасибо. А нашим радиослушателям я напоминаю, что гостья нашей программы – Татьяна Бонч-Осмоловская, российская писательница, она же преподаёт в Московском физико-техническом институте.

– Да, в Московском физико-техническом институте. Это государственный университет. Я преподаю свой авторский курс на факультете гуманитарных наук. Для студентов первого курса читаются курсы по выбору, и те ребята, которых заинтересовал мой предмет, приходят его слушать. Курс называется "Комбинаторная литература".

– Много таких желающих, на Ваш авторский взгляд?

– Да, мы очень хорошо работаем в нашей группе. Я показываю какие-то формы, рассказываю, и тут же предлагаю работать над этими формами: от простейших анаграмм и палиндромов до самых сложных поэтических форм, как венок сонетов или секстина, или какие-то вновь изобретенные в ХХ веке литературные конструкции, и на их основе мы создаем литературные произведения. У нас есть большой портфель творческих работ. Имея интерес к этой деятельности, эти ребята учатся выстраивать свои мысли в какой-то порядок.

– Это уже новые люди после этого курса, после этого толчка.

– Это очень интересно мне как преподавателю.

– Каковы они, на Ваш взгляд?

– Студенты физтеха – активные, умные, заинтересованные, замечательно впитывают тот материал, который им дается. Курс творческий, он рассчитан на пробуждение, развитие творческой активности, и у нас получается. Кто раскрывается больше в одном направлении, кто – в другом, но получаются какие-то очень интересные произведения.

– Беседу и знакомство с творчеством преподавателя Гуманитарного факультета Московского физико-технического института, литератора и переводчицы Татьяны Бонч-Осмоловской мы продолжим ровно через неделю. Эту программу для вас подготовили режиссёр Светлана Гирилович, автор и ведущая Наталья Полторацкая.

============================================================

Эфир 2.

"СЛОВО И ДЕЛО".

Авторская программа Натальи Полторацкой.

Наталья Полторацкая: – Тропическая жара, которая стояла в Москве в июне, приблизила обстановку нашей встречи к максимально реальной. Напомню, друзья, что гостья нашей программы – Татьяна Бонч-Осмоловская, и она каждый год прилетает из Сиднея, где живет со своей семьей, в Москву, где преподает на гуманитарном факультете Московского физико-технического института. В век больших скоростей и высоких технологий это стало возможным. Итак, дело, которым занята наша гостья, это созидание слова, а слово, в свою очередь, это и есть то дело, которым она занимается.

ЧИТАЕТ ДИКТОР: Бонч-Осмоловская Татьяна Борисовна. Родилась в Симферополе, жила и училась в подмосковной Дубне. Окончила Московский физико-технический институт, факультет общей и прикладной физики, защитила диссертацию на тему ""Сто тысяч миллиардов стихотворений" Раймона Кено в контексте литературы эксперимента". Автор литературных сочинений, переводчик с французского, руководитель секции "Конструктивизм в поэзии" на международном супрематическом фестивале в Москве в мае этого года. С 2002 года Татьяна Бонч-Осмоловская живёт в Сиднее, где воспитывает троих детей, двоих сыновей и дочь. В то же время она каждый год бывает в Москве, где ведёт авторский курс на гуманитарном факультете Московского физико-технического института.

– Во время нашей первой встречи мы услышали рассказ из цикла "Австралийский бестиарий". Татьяна Бонч-Осмоловская говорила о том, как пытается разрешить спор физиков и лириков, создавая так называемую комбинаторную литературу, а её студенты начинают свой творческий путь.

Татьяна Бонч-Осмоловская: – Кто раскрывается больше в одном направлении, кто – в другом, но раскрывают то, что есть у них внутри, и создаются очень интересные произведения.

– А в Австралии Вы просто мама и жена? Вы живете в Сиднее?

– Да. Это большой город, несколько миллионов жителей. Очень красивый город, все знают сиднейскую оперу. В основном для меня первые годы в Сиднее были наполнены, конечно, домашними заботами - надо было помочь детям войти в эту среду, заговорить по-английски, пойти в школу, в детский сад.

– Назовите их имена и сколько им лет.

– У меня трое детей, всех возрастов и, соответственно, всех проблем, которые можно представить. Мише двадцать один год, Илье – тринадцать, и Поле – семь лет. Учатся они в младшей школе, в средней школе и в университете. А сейчас я уже сама снова пойду учиться в аспирантуру, заниматься исследованием поэзии в университете Нового Южного Уэльса.

– Вы предполагаете в Австралии, в Сиднее заниматься таким творчеством, такой работой? Или Вы нашли для себя какой-то новый путь, Вам интересно какое-то другое дело?

– Я буду писать диссертацию на английском языке, а направление, наверно, примерно то же самое. Это то, что меня интересует.

– Татьяна, когда-то я была потрясена книгой австралийской путешественницы Робин Дэвидсон, которая пересекла австралийскую пустыню с верблюдами, или на верблюдах, или около них, или, ведя их за собой – по-разному было. Я слышала, что Вы как-то связаны с этой темой, Вы могли бы рассказать, в чем тут дело?

– Вы знаете, до австралийской пустыни мы еще, честно говоря, не добирались. Это в наших планах. Это очень интересная земля, красная пустыня, каменистая, очень хотелось бы туда поехать. В центре континента возвышается огромная красная скала Улуру, такое волшебное, магическое место для австралийских аборигенов, но это пока только в планах. Мы ходили в поход по лесам на несколько дней. Мы плавали на байдарках и к нам приходили действительно дикие звери, не очень большие, но приходили очень милые вомбаты по ночам, слетались попугаи со всех сторон.

– Впечатление от австралийской природы, и, вообще от Австралии, пока еще у Вас свежи. Они, видимо, не то, чтобы обогатили, – они почти перевернули Ваше представление горожанки о природе?

– Это естественно, потому что переворачивается все в прямом смысле – все вверх ногами, солнце там ходит в другую сторону, луна растет в другую сторону, там совершенно другие звезды.

– Мир наоборот. А люди, как воспринимают там Россию? Какое впечатление как у россиянки, как у русского человека – о России – там, с той стороны планеты?

– Во-первых, там очень много русских, развитое русское сообщество. Что я делаю еще, в том же университете есть русский клуб, мы собираемся раз в месяц, и кто-то рассказывает о чем-то интересном. Меня часто приглашают, и я тоже рассказываю...

– Будете рассказывать, что Вы были на "Голосе России"?

– Обязательно.

– Кстати, мы ведь вещаем на Австралию, и должна Вам сказать, что Вы можете теперь найти нас в австралийском эфире.

– С удовольствием.

– Значит, там довольно большая русская диаспора?

– Да, есть очень интересные люди. Туда приезжают и художники, и поэты. Работают там в основном уже в каких-то других областях, ищут себе пути.

– А вот оттуда взгляд на отечество изменился как-то? Вы по-другому смотрите теперь на Россию, на Москву?

– Нет, наверно. Я не могу сказать, что взгляд у меня поменялся. Я, может быть, скорее поняла, насколько мне важна Россия, насколько у меня глубокие здесь корни, и насколько человеку важно не отрываться от этих корней. Это мое личное ощущение.

Звучит джингл: "Слово и дело"

– Напомню, друзья, что гостья нашей программы преподаватель Московского физико-технического института Татьяна Бонч-Осмоловская. Кстати, Вы ведь крымчанка? У Вас ведь есть малая родина, и она называется Крым?

– Да, совершенно верно, я родилась в Крыму, в Симферополе, и часто приезжала и приезжаю туда, прикоснуться к этой природе, культуре, истории. Это все в моей крови, в моей душе.

– Сейчас Крым – это уже не Россия, и даже непонятно, Украина ли, поскольку есть некоторые проблемы...

– Это совершенно отдельная земля, там говорят все-таки на русском языке, и эту культуру, ее тоже трудно назвать украинской, конечно.

– Крым с этого далекого южного другого полушария, отдаления, – что это за страна? Это Остров Крым, как написал Василий Аксёнов?

– Для меня это стало больше истоком, неким центром, источником моего происхождения, происхождения культуры. Я больше стала читать по истории Крыма, и я вижу, сколько много культурных слоев там, сколько произошло оттуда, из Керчи, из Боспорского государства, из Понтийского царства, как могла даже история по-другому развиваться. Ведь Римская и Крымская цивилизации в некий момент были вполне равноценны в мире, и вполне могла бы эта культура влиять на всю историю Европы. И до сих пор это существует: когда я приезжаю туда, когда я прикасаюсь к этому, я чувствую, что эта история, она жива, и по сравнению с Австралией, где замечательная природа и чудные животные, и растения, и все, вот это отсутствие этих культурных слоев, которые я ощущаю, это очень большой контраст.

– То есть, Крым для Вас это большая ценность, более ценная кладовая.

– Я думаю, это объективно.

– А как с русским языком? Кроме диаспоры, кто-то интересуется ещё русским языком?

– Да, есть курсы. В Сиднее есть курсы в двух университетах. В университете Макквари и университете Нового Южного Уэльса, там есть отделения славистики, приезжают студенты, и из Австралии, и из других стран, из Азии, и изучают русский язык, русскую литературу. Это небольшое количество ребят, но интерес есть. Есть еще писательский клуб, который возглавляет женщина русского происхождения, ее предки приехали через Харбин из России, Ирина Данн, она ведет этот центр, и там тоже часто звучат русские темы, о русских поэтах, о русских писателях. Туда приходят люди как раз австралийцы, местные, послушать, узнать что-то о нашей культуре.

– Вот как! Очень приятно слышать. Хотелось бы, конечно, услышать еще что-нибудь из Ваших произведений, из Ваших работ. То, что я слышала, мне очень понравилось. Не знаю, может быть, Вы что-то другое принесли? Пожалуйста, на Ваш выбор.

– Давайте, я прочту просто летний крымский текст.
Этот рассказ называется "Баба-Яга".

***

"Поселок оживал к лету. Уже в апреле к свежему, как пощечина, дыханию моря примешивался аромат цветов абрикоса, и на черной земле, среди голых ветвей распускались облака розового тумана, как утешение пережившим зиму.

А в мае появлялись первые отдыхающие. Ими поселок кормился: у кого была лишняя комната – сдавал ее, кто имел машину на ходу – подвозил. Обладатель милицейского жезла – собирал мзду, огородник – торговал плодами земными, браконьер – дарами моря, виноградарь – кровью земли, юные девушки..., впрочем, не будем говорить про то, чего не знаем, наш кругозор был ограничен детьми и детским отдыхом, и прелести ночной жизни были нам заказаны.

Простиралась перед нашими глазами полоса песчаного пляжа с редкими ракушками, прибрежная же полоска моря, – мама, смотри, Ванечка плавает! и восторг на лице Ванечки, со всего размаха молотящего по воде ногами!

Фрукты-ягоды! Выскочить на базар пораньше, пробежать мимо моря, влететь с разбега в его ленивые утренние волны и так, мокрой, почти голой, на рынок, закупить там все по списку, не торгуясь – от счастья этим утром и от стыда за цены, что представляются высокими торговкам, негодующим на мои шортики, накупить целую корзину плодов этой благословенной земли, и еще – теплых, с маком, бубликов, и дома с детьми завтракать, окуная бублики в густую сметану, завтракать на радостном утреннем солнце, в кружевной тени винограда.

Все было бы замечательно, если б не наши хозяева. Комнатка, что мы сняли, была крошечной – не комната, а балкон, второпях забранный занозистыми досками. Из мебели стояли две железные кровати, на одной спала мама с Ванечкой, на другой – я с Лизуней.

Правда, в садике у дяди Феди было очень неплохо: где клубника, где смородина, где деревце начинающих поспевать абрикосов, а за домом – загон для коз. И мы попросились на весь день во двор, обосноваться там с детьми на воздухе. Когда мы уже договорились о цене, и дядя Федя, пытаясь спрятать радость с лица, расписывал нам достоинства сада, из-за угла дома свернула недобрым глазом старуха, его жена.

– Подь сюда! Федя, кому говорю, подь! – зашипела она и, мы знали, стала выговаривать, что мало с нас взял.

А потом, когда мы уже садились, расстелив покрывало, в нашем уголке, она гнала на выпас коз, одетая – в июньскую жару! – в бушлат и высокие сапоги, недовольно косясь в нашу сторону и бурча себе под нос.

– Видишь, – сказал Ванечка, склоняясь к уху Лизуни, – Баба Яга идет!

У Лизуньки округлились глаза:

– Всамделишная?

– Ага! У нее печь есть, я видел, – авторитетно заявил Ванечка, – в доме. Она там детей печет!

Лизуня завыла белугой.

– Что ты такое говоришь! Как не стыдно, Ванечка! – я бросилась к рыдающему ребенку.

Мама принялась выговаривать мальчику, а старуха огрела козу по заду и пошла со двора. Нехорошее имя, естественно, накрепко прилепилось к старухе, и даже мы с мамой только Бабой Ягой ее отныне и называли.

Хотя в целом мы с хозяевами ладили. Дипломатические и финансовые вопросы были на маме, а она ладила со всеми. И я не удивилась, увидев ее однажды беседующей с нашей Бабой Ягой. Я как раз проносилась мимо с кастрюлей молодой картошки, а дети уже похрустывали огурцами.

– Здрасте! – бросила я на бегу и выразительно посмотрела на маму.

Она заторопилась, но так от Баби Яги и не вырвалась. Я уже накрыла на стол, принесла хлеб, воду, воду мы покупали в бутылках, та, что изредка текла из Фединого крана, годилась лишь для мытья посуды, да и то с натяжкой. Я уже объяснила Ванечке, что он большой мальчик и будет кушать сам, и даже без сказки, и покормила Лизуньку. Мое золотце ело, пока не заснуло с картошкой во рту и выражением полного удовлетворения на перепачканном сметаной личике.

Я уложила детей, а мама все стояла на дорожке, беседуя со старухой.

– Мам, ты есть будешь? – я подошла к ним.

– Ничего, Танечка, я сама уберу, – невпопад ответила она, – а ты не подскажешь Маргарите Петровне, сколько стоит под Москвой дом купить. Они хотят в Московскую область перебраться.

– Мы дом продадим и в Московскую область переедем, к сыну, – заявила Баба Яга, – Сын наш туда перебрался, да не пишет.

В Москву, в Москву! Я вздохнула.

– А свой дом вы уже оценили?

– Да я не знаю уж, как его продавать, – старуха снизу вверх заглядывала мне в лицо.

– Вам надо сначала узнать, сколько этот дом стоит, – терпеливо сказала я. – Подайте объявление в газету, знаете, там есть раздел бесплатных объявлений. Пишите, что продаете дом, адрес.

– Ага, ага, – кивала старуха. – А газету где взять?

– Да они везде продаются, на рынке вот. Вырезаете купон бесплатного объявления и пишете. А потом сдаете в редакцию.

– А где редакция, дочка?

– Маргарита Петровна, – вступила мама, – Таня на днях поедет в город, и зайдет в редакцию.

– Или можно сразу в агентство обратиться, – продолжала я, – там в центре есть несколько агентств, на улице Ленина, на Розы Люксембург. Они вас запишут и будут приводить покупателей. Наверно, сразу ваш дом оценят, тогда можно будет думать, куда вам перебираться. Московская область большая. Где ваш сын живет? Если вы к нему поближе хотите, там и надо выбирать?

Старуха внимательно меня слушала.

– Большая? Не знаю, дочка, уехали они с невесткой дом покупать и не пишут. А мы к нему перебраться хотим. С невесткой я не больно ладила, да сын один у нас остался, к нему перебраться хотим. Два сына было, младший в атомных войсках служил, вернулся с армии и умер от радиации.

Я вдруг озябла, посреди солнечного дня вдруг потянуло холодом.

– А старший наш уехал дом под Москвой покупать. Они с женой поехали, деньги взяли, и не пишут вот. Где они, не знаю, куда писать?

Старуха заплакала. Ее глаза прятались в грубых складках морщин, и слезы скатывались по канавкам кожи проторенными кривыми дорожками. Мама схватилась за мою руку. Не пишут!

– А мне, по годам ли, коз пасти, – сказала вдруг Маргарита Петровна, заглядывая мне в лицо.

Я не могла выдавить из себя ни звука. Мама стала говорить что-то бессвязно успокоительное, а я просто не могла вымолвить ни слова.

Мы так ничего ей и не сказали. И объявление в газету не стали подавать, да она и не настаивала. Мы только строго-настрого велели детям каждый раз здороваться с нашей хозяйкой и называть её Маргаритой Петровной".

***

– За участие в нашей программе мы благодарим Татьяну Бонч-Осмоловскую, преподавателя Московского физико-технического института.

Эту программу для вас подготовили режиссёр Светлана Гирилович, автор и ведущая Наталья Полторацкая.