«Без песен мы не люди, не русские»

Каждый год 9 мая ровесник Победы Александр Николаевич Васин встает с друзьями на ступенях под колоннами Большого театра и поет песни о войне. Однажды его случайно засняли на кинокамеру, Марлен Хуциев вставил песенные эпизоды в фильм «Люди 41 года», а затем разыскал Васина с ансамблем и попросил исполнить для своего фильма еще несколько песен — очень уж понравились…

Самобытный поэт и композитор, прекрасный гитарист, обладатель сильного завораживающего голоса, Васин ни на минуту не останавливается в движении и с жаром берется за труды все более грандиозные. Первым поэтом России считает Лермонтова, которого называет Богом; ему посвятил фундаментальную книгу «Читаю Лермонтова», выдержавшую несколько изданий. А еще собрал и выпустил «Антологию русского лиризма. ХХ век» — обширный энциклопедический трехтомник, куда вошли более 700 авторов: «от общепризнанных классиков до совершенно новых имен; от представителя царской династии до нищего; от профессионального литератора до пастуха; от эмигрантов всех «волн» до национальных поэтов бывших союзных республик», — с безупречными подборками текстов и яркими портретными биографиями. Аналога такого издания (которое к тому же постоянно обновляется и переиздается) в стране нет. И биографии, и комментарии, и даровитый отбор, и труднейшие профессиональные разыскания, и сама идея — тоже дело Васина. Впрочем, у него великий организаторский талант и множество увлеченных помощников. Созданная им литературно-музыкальная студия (существует уже 13 лет) превратилась в народный университет, в котором занимаются историей России, русской поэзией, философией, своими родословными, издательскими делами… Но самое слышное — это песни на стихи свои и других поэтов (М. Лермонтова, А. Блока, А. Фета, А. Фатьянова, И. Анненского, Г. Иванова, Д. Андреева, Н. Рубцова…), исполняемые в одиночку и в расширенном составе, под гитару и вовсе без аккомпанемента.

«Без песен мы не люди, не русские», — считает Александр Васин. И превыше всего ценит свидетельства, что Россия жива, крепка и в ней идет неустанная работа пробуждающихся сил.

— Вы в своей книге сокрушаетесь, что Пушкин, в отличие от Лермонтова, ничего не посвятил матери. А вот у Некрасова, которого вы тоже не слишком жалуете, о матери написано много. Помните знаменитый эпизод на похоронах Некрасова, когда Достоевский сравнил его с Пушкиным и, охлаждая разгоряченных поклонников, твердо сказал: не выше, но и не ниже. Белинский, Некрасов, Достоевский — за ними ведь действительно шли тогда сотни тысяч, если не миллионы! Сами, никем не понукаемые. А у вас: «Долой банду «властителей дум»!»

— Ну, на ваше провокационное «не слишком жалуете» не реагирую… И «сокрушаюсь» я в своей книге совсем о другом! О том, что в моей стране Лермонтов почти не прочитан соответственно его значению и сану. О том, что бездарные выдумки многочисленных варфоломеевзайцевых для подавляющего большинства читающих заслонили реального Пушкина, конкретного Белинского, живого Некрасова… А Лермонтова вообще оставили на обочине! Что, без конца тасуя замученные цитаты, делают вид, будто и не было русской жизни следующих полутора столетий! А какой сейчас Герцен — после наших революций? Какой Гоголь — после войн и тюрем ХХ века?! Достоевский плакал бы от ужаса, узнай он, что выпало потомкам… Что, Берлин в 45-м брали собакевичи, чичиковы, бобчинские-добчинские, смердяковы? А ракеты у Королева строили, пахали день и ночь недоноски Щедрина?! Вытаскивали с полей полумертвых солдат и выхаживали их по лазаретам да медсанбатам лизаветы смердящие да госпожи простаковы? А Ленинград русские три года держали — по Белинскому? — «почесывая себе задницу»?! «Властители дум» выручали наших отцов и дедов по окопам и баракам? «Революционный романтик» Луговской? Лауреат премии КГБ СССР и, по совместительству, «наследник гневной музы Некрасова» Галич?.. Как же вы не обратили внимание на кавычки? Да вы же с такими воевали в «Новом мире», Сергей Ананьевич! Не Некрасов, не Достоевский и не Пушкин придумали это словосочетание.

— Но вы пишете: Пушкин — «назначен» первым поэтом России. Кем назначен? По вашей логике, врагами России. Кто же они, эти враги?

— Нет, логика другая. Мухи отдельно, враги отдельно. Известно же, что П. Вяземский, В. Кюхельбекер и даже тишайший А. Дельвиг, очень близкие Пушкину люди, были масоны, а значит, поддерживали идеи единого устройства мира, идеи предопределения, то есть предсказуемости. В русской-то жизни! Вот за этим и понадобился Пушкин — он не обещал неожиданностей. Так по-своему они хотели добра России. А Лермонтов в «Фаталисте» говорит нам, что выйдет народный герой, казак Ефимыч, — и конец всем расчетам и «единым порядкам». А враги… Это те, кто настырно прет, чтобы мы жили по их правилам, а не по своим. Наши правила «хуже»? По каким критериям? А если по другим — «лучше»? Так или иначе, есть обильные свидетельства жизнеспособности страны. Россия самая живая! Мой народ живет не так, как ты хочешь? А кто ты такой?! Хочешь, чтобы тебе было легче? Но я тебе этого не обещал!

— Такой подход вполне убедителен в политике. Но в сфере культуры он вызывает у меня сомнение. В Швеции есть знаменитый режиссер Ингмар Бергман, которого, к сожалению, меньше знают у нас как писателя, но именно проза Бергмана, его сценарии во мне, русском, вызывают потрясения, каких давно уже не испытывал при чтении современных отечественных авторов. Или еще пример, как бы с другой стороны, с востока: давным-давно Куросава снял фильм по «Идиоту» Достоевского, невероятным образом перенеся действие романа в современную ему послевоенную Японию и сделав героями японцев. И что же? По адекватности передачи самого духа Достоевского я не поставлю рядом с этим фильмом ни один, снятый по Достоевскому в России! Выходит, мы все чувствуем одинаково, и не стоит закрываться и отгораживаться от мира таких же, как мы сами?

— Вы спрашивали о врагах — я ответил. С тем же, что «мы все чувствуем одинаково», согласиться не в состоянии.

— Еще один ваш упрек Пушкину: что у него народ безмолвствует (в финале «Бориса Годунова»). Вы третируете его как, простите, какого-нибудь «гайдаровца»: мол, эти западники ни во что наш народ не ставят, не признают за нами гражданского сознания… Но ведь безмолвствующий народ у Пушкина — не отмалчивается! Ведь то знаменитое молчание громогласнее любых слов!

— А почему вы адресуете эти слова мне? Как раз те окололитературные деятели превратили эту фразу в упрек русским, как и про «русский бунт, бессмысленный и беспощадный»: дескать, бессловесные, темные, злобные… А уж почему Александр Сергеевич дал им такое оружие, я не знаю. Может быть, плохо знал народную жизнь?

— Все грешны. Про «немытую Россию» сказал все-таки не Пушкин — я даже не представляю у него подобного...

— Да? А как же у него баба с грудным ребенком бьет его об земь — за то, что заплакал? Ай да Пушкин, ай да… А Лермонтов с ней колыбельную маленькому поет. Защитники Михаила Юрьевича отбиваются от «немытой России», мол, автографа нет. А я все жду сенсации: найдется какой-нибудь орел, сядет за компьютер и наваяет «автограф». Но кто слышит интонацию Лермонтова, согласится со мной, что слово «немытая» — не его. Ни по словарю, ни по тону. Мы доверились Пушкину, доверились Гоголю, доверились Щедрину — и что? Не благодаря ли им мы живем сейчас так, как живем?

— Эта мысль не нова. Недавно включаю на канале «Культура» ток-шоу Александра Архангельского и опять слышу: в том, что случилось с Россией в 1917 году, виновата интеллигенция, и она до сих пор не покаялась! Вы тоже так думаете?

— Ну что вы! Я ж говорю — «мы доверились»; значит, отвечать нам, а не им. А здесь перед нами шоу, игра. За редким исключением люди в студии, как известно, — это новое издание международной «ленинской гвардии» (банды, мафии — как угодно!). Под видом обсуждения вины интеллигенции им надо показывать «этой стране», что они «играют важную роль». Для себя я этих деятелей зову ино-теллигенцией. Их протокопии в 20-е годы заняли место выбитой настоящей интеллигенции, которая жила для России, была ее украшением. Мне кажется, истоки событий (в частности, и 1917 года) не в своих пройдохах и не в пришлых истуканах; все они что-то вроде ос, кусающихся и таскающих русский мед. А историю, такую, какая есть, создает таинственная и малопостижимая, слава Богу, ритмика народной жизни.

— Хочу вернуться к «Борису Годунову». Там ведь много чего у Пушкина припрятано. Совсем недавно мне вдруг открылось: государство разрушается еще и тогда, когда власть чувствует за собой вину и не в силах оправдаться перед народом! В России такая ситуация повторяется из века в век. Это можно назвать «синдромом убиенного царевича»: у власти — «мальчики кровавые в глазах», у народа — перманентное сомнение и недоверие… Вслух никто ничего не говорит, правды, вероятно, никто никогда не узнает, а сомнение живет. Оно-то и разрушает страну. Особенно такую, как Россия, которая всегда крепилась только совестью, собиралась в единый кулак только ради правого дела… Не может, не должно быть в России власти, которая под подозрением у народа! С такой властью Россия не выживет.

— Простите, вы все это всерьез? Или чтобы меня разговорить? Давний фокус: обсуждать жизнь в терминах театра. Законы аквариума предъявлять океану… Вся жизнь — правда, а не балаган. Каждый знает ту правду, которой он стоит и которую выдержит. Какая реальная власть в России чуяла вину перед народом? Царь Горох? Петр? Дедушки Ленин — Сталин? Троцкий? Ельцин? Можно ли себе представить бестолкового предателя Горбачева с «мальчиками кровавыми в глазах»?..

— Очень даже можно. Для этого, как и по отношению к дню сегодняшнему, пушкинского дара не требуется, хватит и рядового воображения.

— …Гайдара — с «синдромом» поумиравших с его помощью миллионов жителей России? Какова же силища народная, сохраняющая Русь при всех этих иродах!

Наш перелом 90-х годов, конечно, имеет много причин. Скажу о двух. Главная: русским скучно стало жить в 70-е годы прошлого столетия, потому что жизнь наступила слишком предсказуемая, размеренная, чего русская душа долго не выносит, начинает томиться. Вторая причина: нарастающее преобладание русских в верхах власти и особенно в культуре. Ответом на временное торжество «детей ХХ съезда» стала сокрушительная волна народных творцов. Напомню хотя бы некоторых: А. Фатьянов, Н. Рубцов, В. Шукшин, А. Вампилов, В. Белов, Д. Андреев, В. Солоухин, Н. Тряпкин, С. Орлов, В. Шаламов, В. Астафьев, В. Распутин, Ф. Сухов, А. Яшин…

— Замечу осторожно, что чуть не все они фактически тоже «дети ХХ съезда», как и многие другие, вами не названные. Имена прекрасные, но мне кого-то в этом ряду недостает: например, благороднейшего и очень русского Игоря Дедкова, который до конца дней не шутя числил себя питомцем ХХ съезда, и это нисколько не умаляет его человеческого и гражданского подвига, не говоря уже о таланте. Но я понимаю, «дети» у вас тоже в кавычках, своего рода иносказание…

— Конечно. «Наш» ино-тернационал, перепуганный возможностью русской власти в русской стране, в очередной раз продал Россию, позвав Запад на помощь и обещая расплатиться за возврат своего влияния. Это и назвали «перестройкой»: круши Русь! Спокойствие кончилось. Русские повеселели. Наша жизнь вошла в новый этап. Мы, облученные своей Матерью — Сырой Землей, медленные, неторопливые, накапливаем новые силы. И накопим. И все у нас получится. Для этого и необходим Лермонтов — Бог русского здоровья, здоровой русской культуры. Пушкин не виноват, Гоголь не виноват, Достоевский не виноват — но ведь из их слов устроены все эти страшные ловушки! От них идет интерес к вздернутому, вздыбленному, надломленному, ко всему нездоровому! Надоела культура больных, убогих, а особенно «культура» ненавидящих нас. Я, здоровый русский мужик, не хочу иметь с этим ничего общего.

— Эта дорога в общем-то опасная...

— Почему же? Петь болезнь не опасно, а здоровье — опасно?

— Потому что, если идти по ней до конца, можно прийти к фашизму.

— А по другой — к смерти. И ведь посмотрите, всех пугают: русские могут прийти… А американский фашизм уже убивает по всему свету! И что-то кликуши не возмущаются. Не от того ли, что это им на руку? А мы, русские, выбираем жизнь. И не будем извиняться ни перед кем за желание жить. Надо будет, и повоюем... и, думаю, не хуже отцов и дедов.